Предварительный диагноз
«Понимаете, он умрет без меня?! Он просто без меня умрет. Он с раннего детства повторял: «Мама, ты только меня не бросай», — как будто бы что-то чувствовал», — не может прийти в себя Наталья Гордяева.
Четверо несовершеннолетних детей с тяжелыми ментальными диагнозами были отобраны у приемных родителей из Москвы, на них коллективно нажаловалась неравнодушная общественность поселка в Карелии, где семья проживала.
Кто бы мог подумать, что случайные неприязненные отношения обернутся настоящей бедой.
Дети приводят сад в порядок.
«Можно я буду плакать?» — спрашивает меня Наталья Гордяева. Ей чуть за пятьдесят. По первой специальности медик, по второй — логопед, выучилась, когда в доме появился тяжелый ребенок-аутист.
А еще Наталья толком не спит последние две недели. С тех пор как Матвея, Саши, Ани и Арины (все имена изменены) нет рядом. Она не знает, что с ними, как они себя чувствуют, как скоро увидятся. Одиннадцать лет в семье рос Матвей, три с половиной года, как в доме появились три сестры.
Теперь детей нет. И вернут ли их, неизвестно…
Карельский дом раздора.
Матвея они взяли годовалого. Он был самый первый.
«Помогали дому малютки в Тверской области, — вспоминает опекун Алексей Едаков, муж Натальи. — Свои-то дети у нас уже выросли, почему не помочь? Посмотрели, малыш совсем маленький, запал в душу — решили, что мы его забираем».
Пятая группа здоровья. Инвалид, он был идеальным кандидатом на усыновление за границу. Были немцы, которые уже собирали на него документы, и им, россиянам, в сравнении с иностранцами ничего не светило.
Но грянул «закон Димы Яковлева», заграничное усыновление было запрещено, и у пары появился шанс… «Уже когда привезли Матвея домой, стали выяснять, что с диагнозом. Сделали генетические анализы, выявили хромосомные изменения, — вздыхает Алексей. — Где мы только не были! В Академии наук, в НИИ психиатрии на Каширке. К сожалению, эти заболевания, эпилепсия и аутизм, не лечатся».
«Но у него не типичный аутизм, — добавляет Наталья. — Сын очень контактный, ласковый мальчик. Он любит добрых людей. К злым не пойдет ни за что. Чаще всего такие дети находятся в своем мире, но наш Матвейка абсолютно домашний ребенок. Он привязан к дому, ко мне. Он пропадет, если меня рядом не будет. Как-то его положили в больницу с приступом, потом он мне признался, что хотел умереть, потому что подумал, что мы от него отказались».
Наталье веришь, потому что она подробно рассказывает, как ухаживала за приемным ребенком с раннего возраста, как училась его кормить не через зонд, а ложкой, как малыш сперва отказывался глотать пищу. Как ей сказали, что он с таким диагнозом никогда не заговорит.
«А я ему пела песни нараспев. Как-то интуитивно поняла, что именно это нужно. И, не поверите, помогло, — уверяет приемная мама. — Под каждую еду у нас была определенная песенка. Английская или, например, «Ой, мороз, мороз». Он до сих пор, когда едет с отцом на машине в школу, любит их слушать и сам напевать».
Конечно, это заметно, что ребенок — иной, не такой, как остальные, рассеянный взгляд на фотографиях, робкая, немного виноватая улыбка, но, с другой стороны, Матвей обучаем, посещает коррекционную школу, его очень любят в семье, а что его ждало в детском доме, какая судьба?
«Я специально для того, чтобы разобраться с его состоянием, выучилась на логопеда. По учебнику Жукова научила его читать. Подняла всю советскую литературу!»
Когда Матвею исполнилось девять, Наталья и Алексей начали искать девочку, дочку.
«Где один — там и двое. У нас оставались силы и ресурсы. Но, естественно, мы не рассчитывали, что второй ребенок будет тяжелее первого и что девочек в итоге окажется… три».
Аня жила за тысячу километров от Москвы. Они увидели ее данные в базе: «Берем!»
«Мы уже свыклись с мыслью, что она наша. Но тут выяснилось, что есть еще две старшие сестры. Саша и Арина. И что их отдают только всех троих».
Девочки от разных отцов. Мать умерла в компании собутыльников, внезапно и страшно.
Они были совершенно асоциальны. Воровали вещи, постоянно обманывали, не было чувства привязанности не только к новым взрослым, но даже друг к другу. Дрались и конкурировали за ресурсы, неаккуратны, неряшливы, одна даже ходила под себя в туалет.
По ночам сироты прятались под кроватями, говорили, что слышат голоса в квартире и стуки за дверью. Они боялись, что за ними придут зомби или мертвая мама. Одна из девочек, садясь в машину, пристегивала ремнем безопасности невидимых призраков на соседнем сиденье. Или изображала деревья — липу, березу, дуб — и так застывала на часы. Это была кататония, двигательное нарушение, свойственно людям с серьезными психиатрическими отклонениями.
Стало понятно, что не все можно списать на стресс от смерти матери. Шизофрения. У всех троих.
Конечно, никто бы не смог упрекнуть приемных родителей, если бы в такой ситуации они решились вернуть детей. Ребенок становится физически опасным. Он не способен на проявление искренних чувств. Как кувшин без дна, он пуст.
И такая ситуация — не редкость, не какой-то уникальный случай. В чатах приемных семей можно найти бесконечные жуткие истории госпитализаций и возвращений из психиатрических больниц, подбор терапии, страдания приемных матерей… Никакая помощь государства это не компенсирует. Памятник бы ставить людям, которые соглашаются нести этот крест, чужой ли, свой ли.
«Я поняла, что не смогу отвернуться от детей, нужно оставлять работу и заниматься только их здоровьем», — продолжает Наталья.
Со временем младшим девочкам подобрали нужную терапию, и они ушли в ремиссию. Острые проявления отступили.
Кроме старшей. У нее полная ремиссия так и не настала. При том, что у Саши, единственной, изначально был сохранный интеллект. Однако , по ее словам, в голосе у нее постоянно присутствовал воображаемый друг Петя, который постоянно подстрекал на разные шалости. «Это мне Петя приказал, а если не сделаю, будет плохо», — на голубом глазу заявляла девочка, совершив очередной проступок. «Петя заставлял меня убегать от мамы. Однажды я его ослушалась и описалась», — делилась Саша.
Да, она действительно часто убегала из дома. И сделать с этим было ничего нельзя. Они ее находили, возвращали домой. Это было обыденностью, тем, с чем приходилось жить, мириться.
Матвей очень привязан к дому.
Этот дом в Карелии Алексей и Наталья купили пять лет назад. Большой, просторный, каменный, на всех.
Сосны, река, вокруг чистейший кислород, настоящий легочный санаторий.
И местное население рядом. Но, как говорится, нашла коса на камень. Видение ситуации у приемных родителей и местных кардинально отличается.
«Как-то утром открываю дверь, стоят двое: «Москва, дай на бутылку, а то у тебя сгорит что-нибудь», — вспоминает Алексей.
«Мы хотели как лучше, чтобы провести к ним асфальтовую дорогу, водопровод отремонтировать, построить общественную баню, организовать экопоселение, чтобы туристы сюда приезжали. Это же не только нам, это всем нужно, мне так кажется, чтобы наладилась нормальная жизнь», — объясняет Наталья.
Но любые благие, с точки зрения многодетных, начинания натыкались на глухую стену непонимания.
«Мы, жители Харлу, хотим рассказать о событиях, которые в последнее время происходят в нашем населенном пункте, – излагают свою версию событий местные в открытом письме в районную газету, которая его опубликовала. – Все началось с того, когда к нам переехала многодетная семья, состоящая из пяти человек. Они купили большой дом в центре поселка, который лет десять пустовал. Себя они позиционировали как образованных людей, имеющих высшие юридические образования. Даже консультировали некоторых жителей на различные темы… Спор начался с противостояния (семьи) с соседями из-за расположения границ земельных участков. Они решили, что их права были ущемлены и пытались самовольно захватить территорию соседних участков. Когда им это не удалось, посыпались многочисленные угрозы и оскорбления в адрес людей, которые прожили в поселке практически всю жизнь».
Стали камнем преткновения и водопровод, и дренажные канавы, которые хотели обустроить переселенцы.
— Вы не думали, что лучше продать этот дом, какой бы хороший он ни был, и найти что-то «подружелюбнее»? — спрашиваю я у моих собеседников.
— Ну почему мы должны были что-то продавать? Чтобы кто-то подумал, что мы испугались? — возмущается Алексей.
«Холодная война» поселкового масштаба периодически то обострялась, то стихала.
Естественно, о том, что у приемных детей есть диагнозы, семья не распространялась. А деревенские все судачили, накручивали свои версии. И еще до начала пандемии, в 2019 году, написали жалобу в полицию, что дети странные какие-то. Ведут себя не так. «Жителей поселка Харлу возмутило то, как в данной семье воспитывали подопечных: дети моются на улице предположительно холодной водой. Были слышны крики, плач детей, дети говорили: «Холодно, холодно», «Спасите, сохраните»,
на территории дома дети убирали траву (сено), что является тяжелой работой, взрослые им не помогали, детям запрещено выходить за территорию дома проживания, дети не посещали детские площадки, культурные мероприятия, как-то слышали, что одна из девочек сильно плачет и не может зайти в дом» и т.д., и т.п.
Жалоба общественности была направлена ОВД Республики Карелия и Уполномоченному по правам детей при Президенте РФ. Все вышло очень даже серьезно. Сверху жалобу спустили в постоянный регион проживания семьи — подмосковный. Мытищинская опека провела внеплановую проверку по месту постоянной регистрации семьи в городе Королеве. Которая установила: в достаточном количестве в доме имеются одежда, обувь, игрушки, еда. Дети не голодают и на родителей не жалуются. А вообще чиновники наблюдали за этой семьей в течение целых 11 лет, и никаких претензий к ним никогда не было.
«Информации о противоправных действиях со стороны приемных родителей не поступило, признаков насильственных действий со стороны опекунов не выявлено», — дали параллельные заключения в ГБУЗ «Питкярантская ЦРБ» и отделе опеки и попечительства Питкярантской районной администрации.
В возбуждении уголовного дела, как того требовали жалобщики, после проверки было отказано. Чего и следовало ожидать.
Однако весной 2021-го конфликт разгорелся с новой силой. Наталья узнала, что якобы глава поселка в личной переписке называла и обсуждала диагнозы ее детей. И уже сама написала заявление с требованием возбудить уголовное дело за клевету.
Кто бы знал, чем это в итоге обернется.
Приемные дети Натальи и Алексея.
Любительская видеосъемка на телефон. Облупленные стены фельдшерского пункта в поселковой администрации, табуретки, зеваки, столпившиеся у дверей, полицейский в маске, надвинутой на подбородок. На лавке сидит девочка лет двенадцати, повторяющая, как заводная. «Я ни с кем не хочу разговаривать».
— Зачем вы ее допрашиваете? Вы не видите, что она не в себе? — доносится голос приемной матери.
— Почему девочка не в себе? — недоумевает вызванный страж порядка.
— Потому что у нее болезнь такая.
— Какая такая болезнь?
— Вызывайте врача-психиатра, — просит мать.
— Какая такая болезнь? — с удивлением переспрашивает полицейский. — Гражданка, если у ребенка такие сложности, почему он у вас находится?
— А где он, по-вашему, должен находиться?
— В определенном медицинском учреждении, — чеканит полицейский. — Раз у вас такая ситуация, то почему вы об этом не заявляете, не просите помощи, не обращаетесь. (Он набирает номер по мобильному, запись обрывается.)
…4 мая 2021 года Саша убежала из дома. Ее нашли в поселковой администрации раздетой, как рассказала девочка, ее привела туда «тетя с темными волосами и большой грудью», похоже, под это описание подходила глава поселка, с которой у семьи сложились самые неприязненные отношения. «Когда я спросил, что происходит, мне ответили, что происходит осмотр ребенка на предмет побоев и синяков, — говорит Алексей, приемный папа. — Я предупредил, что они не имеют права это делать в отсутствии официальных опекунов, тем более что мы с супругой и полицией, в которую позвонили, ищем ребенка уже около часа. Почему же нам сразу не сообщили, где она? Я пыталась забрать дочь, но ее удерживали силой. Подбежала из дома Наталья, чтобы помочь, нам никто не показывал никаких документов, мы вообще не понимали, что происходит. Судя по состоянию, Саше нужны были лекарства, но нам не позволили их давать. Она обмочилась, ей требовался памперс. В этот момент приехал полицейский, который закричал, что положит сейчас всех на пол за сопротивление, чем перепугал ребенка еще сильнее. Наш участковый был в отпуске, а этого откуда-то вызвали, он вообще был не в курсе, что происходит, он угрожал, что заберет девочку на допрос, а на нас, если будет нужно, наденет наручники. Пока мы вынужденно объясняли при посторонних, что на самом деле то, как себя обычно ведет Саша, в том числе изредка убегая из дома, обусловлено ее диагнозом.
После опроса Сашу удалось забрать домой. Через несколько дней семья вернулась в родные Мытищи, если честно, они не хотели спускать дело на тормозах, думали, что так просто это дело не оставят.
«Мы считаем, что группой лиц было грубо нарушено законодательство России, были превышены должностные полномочия, люди при исполнении занимались самоуправством, нарушили права опекаемого и опекуна, разгласили диагноз опекаемого публично, нарушили масочный режим и другие противоковидные нормы, нарушили должностные инструкции и правила работы с несовершеннолетним опекаемым ребенком-инвалидом (в т.ч. провели опрос с нарушениями), удерживали и ограничивали в свободе передвижения девочку и ее приемную мать, не оказали медицинскую помощь, сославшись на отсутствие препаратов, не сообщили опекунам, что опекаемая находится в администрации, хотя знали, что мы ее ищем», — перечисляет Алексей Едаков.
Саша тоже написала заявление, что во всем виноват Петя из ее головы и что она не хотела сбегать из дома, а в кабинет ее завели против ее воли: «Я говорила, что не надо меня осматривать, что все осмотры только с мамой. Я просила позвонить маме, но она сказала: «Нет, не надо, и позвонила в полицию». Я заплакала. Она сняла с меня одежду и оставила только памперс. Мне было стыдно, я говорила: не надо. Другая тетя в медицинском халате фотографировала мое тело».
Однако дать делу ход приемные родители не успели. Потому что 18 мая к ним самим пришли из опеки и сообщили, что из министерства социальной защиты Республики Карелия доставлены материалы о возможном жестоком обращении с подопечной…, 2008 года рождения. И так как это обращение не первое, то на время проведения обязательной проверки всех детей заберут. Не только Сашу, с которой произошло ЧП. А всех четверых…
«Изъятие было экстренным, без суда, акт составлен не был, мы вообще ничего не подписывали, у нас никаких документов нет на руках, кроме распоряжения о том, что с нас временно снимают опекунство, никто не спросил у детей, согласны ли они, чтобы их забрали из семьи. Чтобы дети не перепугались (все-таки они у нас особые), их пообещали сводить в Макдоналдс. Мне не так страшно за девочек, как за Матвея. Когда его увозили, он так страшно кричал: «Маму с папой увезут в тюрьму!» Я боюсь, что все, что мы вложили в него за эти годы, может быть сейчас уничтожено. Он не умеет постоять за себя. У него нарушена базовая потребность в безопасности. На основании чьих-то домыслов больным детям ломают жизнь. И кто за это будет нести ответственность?» — не может прийти в себя Наталья Гордяева.
«Никаких материалов, в том числе о совершении административного правонарушения, в производстве комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав г.о. Мытищи в данный момент нет», — охарактеризовали работники местной опеки сложившуюся ситуацию в сообщении на имя Натальи Гордевой о том, что планируется заседание городской комиссии по делам несовершеннолетних по их поводу. Однако вынужденные отреагировать на бумагу чиновников из Карелии, отправили детей-инвалидов на время проверки в разные приюты.
Почему карельские чиновники из министерства соцзащиты поверили бумаге, составленной без педагога, психолога, психиатра? – задаются сегодня вопросом специалисты. Как вся эта раздутая на ровном месте история скажется на дальнейшем душевном состоянии сирот — что все четверо могут вообразить о том, что с ними случилось? Что взрослые их предали? Что зомби пришли и утащили их с собой?
Ведь психический мир таких детей очень тонок и хрупок, а ремиссия в любой момент может закончиться новым обострением.
3 июня Наталья Гордяева и Алексей Едаков обратились в Мытищинский горсуд с иском к администрации городского округа Мытищи и к Управлению опеки и попечительства по г.о. Мытищи о защите нарушенных прав, свобод и законных интересов.
А неравнодушная общественность… Вряд ли люди сейчас думают о том, какое зло, желая добра, они причинили. В самом поселке, как оказалось, вообще не в курсе, что приемных детей изъяли. Многие даже удивились: ну, пошумели в очередной раз, что такого, но чтобы детей отнимать…
И кто тут более ненормален?
— Детей изъяли? Первый раз об этом слышу. Эта семья от нас уехала, и их уже около месяца здесь нет. А что там конкретно произошло, я не знаю. Они у нас пять лет живут, мне кажется, что они просто зарабатывают на этих детях и используют их в личных целях.
Я не специалист, не медик. Я местный житель. Не надо нас делать крайними. А то получится, что они — активные граждане, которые борются за лучшую жизнь, на любые мелочи обращают внимание и раздувают из мухи слона. С этими детьми я вообще не общалась, и как они живут, здоровые или больные, мне неизвестно.
Но лично я считаю, в любом случае не надо ограждать их от общения с местными, все должны дружить и играть друг с другом. Почему они все время сидели за забором? Мое мнение, что эти люди недостойны быть опекунами, а дальше пусть разбираются компетентные органы.
– Я внимательно ознакомился с обстоятельствами этого дела и считаю, что достаточных оснований для изъятия детей из приемной семьи не было, наоборот, как мне кажется, если какая-то конфликтная ситуация и имела место, нужно было прежде всего оказать помощь.
Людей, которые делают все идеально, на земле нет, но реагирование должно быть соразмерно ситуации. Обязательно будем добиваться мер прокурорского реагирования, если есть ошибки, то на них нужно указать и исправить, а не доводить дело до крайности, так все прежде всего нужно руководствоваться благополучием детей.
