Разговор длиною в жизнь
Поделиться
Он. Осилил умную книжку. О футуристах. Они призывали сбросить лишнее с корабля современности. Обмозгуем: от чего и кого нам с тобой избавиться?
Она. От меня.
Он. Личные счеты сводить не буду, а родственников твоих турну.
Она. И останусь одинешенька?
Он. Ладно, так и быть, пощажу, сама спихнешь дорогих и близких недоброжелателей за борт. А я — жену.
Она. Струсишь. Найдешь для нее и для себя оправдание, чтоб не швырять. Мне родственники — какая-никакая защита.
Фото: Алексей Меринов
Она. Это наше белье… Наши простыни… Почему кто-то в них роется?
Он. Потому что так себя ведешь. Даешь повод.
Она. Ревнивому не нужен повод. Достаточно ревности, которая в нем кипит.
Он. Нет повода для ревности?
Она. Ревность — это готовность к проигрышу, априорное признание поражения и своей ущербности. Зачем треплешь языком о нас с тобой?
Он. Воспринимаешь меня болтуном? Лузером?
Она. А ты собираешься каждую минуту спрашивать, где я была?
Он. Да, каждую минуту.
Она. Вот и кончилась любовь.
Он. Твоя дочь косо на меня смотрит. А сама неряха.
Она. Просто неверно многое понимает. Следит, чтоб не было складок на одежде. Это для нее признак красоты. Рукав должен быть точно до запястья, выше подтянуть нельзя. Обожает шарфики, платочки, шапочки, напяливает одну на другую. Ей кажется красивым.
Он. Переняла вкусы своего отца и твоего мужа.
Она. Ну и что? Не принимаю упрек. Привык придираться. Дети — как обезьянки. Ее детский садик рядом с кладбищем. Ежедневно видит богомольных старушек в платках. Бежали к отъезжавшему автобусу, успели, дочка перекрестилась и говорит: «Слава богу, влезли». Ну и, конечно, такие всюду найдутся, какой-то тип встрял и поднял гвалт: «Безобразие, в суеверии детей воспитываете!» А нет, чтоб подумать, где садик строить. Каждый день похороны. Девочки и мальчики пари заключают: каких гробов больше привезут — дорогих, полированных, обтянутых материей, или дешевых.
Он. Стесняюсь себя. Того, как стаптываются мои ботинки. Того, что чищу зубы. Не стесняюсь только тебя. Ты сумела сделать так, что перестал стесняться. Но не знаю, как приспособиться к твоей дочери.
Она. Просто хочешь, чтобы я осталась с ним. Так удобнее. Ради меня не поступился ничем, привычный образ жизни тебе дороже.
Он. Я такой, какой есть. Неумелый, несостоятельный и несостоявшийся. Надеялся: поддержишь. Распахивался перед тобой, открывал то, в чем боялся признаться самому себе, выплескивал свои тайные странности и дикости. Было страшно: я ушел в никуда от гарантированного заработка, проявил непокорность, ничем не обоснованную. За такое наказывают. Ко мне все потеряли интерес. Я не знал, сумею ли выстоять, победить в той борьбе.
Она. Поступил, как мальчик. Убежал. От служебных передряг. И от меня.
Он. Ты изменяла мне.
Она. Ну и что? Мужчина должен бороться за женщину. Постоянно бороться. За все в жизни приходится бороться.
Он. Даже, если ты не верна? Если даешь понять, что я зиро! Допустим, зажмурился бы… Сделал вид: не замечаю твоей неверности. И снова ждал бы измены в любой момент…
Она. Может, то, что скажу, жестоко, но женщину на привязи не удержишь. Всегда хочется изменить — от скуки, из интереса узнать, как это бывает с другими, от обиды, если ухажер недостоин ее любви.
Он. Кто он был, про кого врала, что не спишь с ним?
Она. Начальник. Средней руки. От него многое зависело.
Он. Вариант повыгоднее, чем я? Обрела, что искала?
Она. Стиснув зубы и зажмурив глаза.
Он. Зачем тогда овчинка?
Она. Растила дочь при никаком муже, все должна была сама. Тебе мой ребенок не нужен. Дочь — смысл жизни. Играть с ней, поправлять одеяло посреди ночи на ее постельке…
Он. Мужчины, заигрывая с тобой, говорили: «Красивая мама».
Она. Опять. И к ребенку ревнуешь. Хотелось стать твоей женой. Но не позволила я себе. То, что ушел от жены, ничего не значит. Найди молоденькую девочку и снова женись, ко мне станешь приезжать, когда выкроишь время. Женись. И мне легче станет.
Он. Говоришь так, потому что я тебе безразличен.
Она. Зачем тогда с тобой встречаюсь?
Он. Академик при взгляде на меня трясется.
Она. От страха или ненависти?
Он. От того и другого. Раньше ненависть скрывал. Говорю ему: надо в экспедицию. Утвердили план аж на десять лет вперед. А он: «Денег нет даже на будущий год».
Она. Он тебя брал в институт, должен быть ему благодарен.
Он. Нельзя быть благодарным всю жизнь. И из благодарности идти на сделки. Когда намекнул, чтоб женился на его дочке, я отшил дурня.
Она. Не возьму в толк: почему тебе на ней не жениться?
Он. Хватает лжи. На работе. В обществе. В глобальном мире.
Она. Где логика? Это как в анекдоте, когда муж застает жену с любовником и говорит: «Может, еще и закуришь?» Ты все, все делал поперек совести, а на последнем шаге застопорился — из принципиальных соображений.
Он. Шел на компромиссы, но расплатился, расквитался с обязательствами. Сейчас никому не должен. Могу говорить и поступать, как считаю нужным. А вот мне должны. Недовыплаченную зарплату, недовоплощенные амбиции, условия жизни попросторнее. Мой шеф взялся на собрании резать правду-матку — его не поняли. У него иконостас наград — во всю грудь. Персональная машина. Заоблачный оклад. Всем должен, обязан, повязан. И вдруг завел морализировать.
Она. Ты мало чем отличаешься. Если замазан, чистеньким не станешь, обратного хода нет. До конца не отмоешься. Не хочешь — не женись по расчету, но не приписывай себе немыслимых достоинств, не распространяйся о локальной честности как о подвиге.
Он. С тобой я искренен. Искренне зову тебя под венец.
Она. Предчувствую: ждет удача. Сбросишь академика с корабля современности… Но лучше не сбрасывай. Преуспевай изолированно от него. Это реально. Что до меня… Стараюсь смотреть на жизнь трезво. Какие мои перспективы? Буду прозябать. А ты — навещать. Изредка. В доме престарелых. Привозить конфеты и пирожные. Я сладкоежка. Кстати, напрасно заплатил в прошлый раз за такси. Возьми деньги.
Он. Когда в старости буду нуждаться — отдашь. И потом: вдруг окажемся в одной богадельне? Случаются удивительные совпадения!
Она. Как жизнь?
Он. Постепенно проходит. Ба, читаешь на польском?
Она. Купила польский словарь и изучаю.
Он. Догнался. Поэтому дочь не кажет глаз? Уезжает? С мужем? В Варшаву? Тебя не берут?
Она. Безалаберные молодые. Вспомни нас с тобой. И корабль современности.
Она. Ни с кем не встречался в мое отсутствие?
Он. Позвонила институтская любовь. С ней на пятом курсе крутил головокружительный роман.
Она. Не смог отказать? Трогательно: назначить свидание, обнять…
Он. Не нагнетай.
Она. Это ты смакуешь.
Он. Условились. Возле парка. Как когда-то… Я ждал. И заметил: пожилая женщина не решается приблизиться.
Она. Настолько изменилась?
Он. Лучше не расставаться надолго. В определенном возрасте. Вот почему изредка напоминаю тебе о своем существовании.
Она. Неужели когда-нибудь перестанешь меня узнавать?
Он. Я о себе. Скрючусь. И примешь меня за своего мужа.
Она. Оставь в покое его седины.
Он. Верно. Хватает своих.
Она (выгружает из сумки гостинцы). Приготовила для твоего давления: плов с кальмарами, печеные яблочки, скумбрию… Пирожок… Из овсяной муки. Не могла ее раздобыть… И вдруг — повезло. В магазине напротив.
Он. С пирожком перебор. Потому что…
Она. Корзина пирожных? Сумасшедший! Растрогана. Сумасшедшие траты!
Он. Сколько недорастрачено и упущено! Не восполнить никакими корзинами. Какие мы были дураки!
Она. Глупость — признак счастья.
Он. Учудим очередную? Столько их насовершали!
Она. Можно. Сбросить пирожные с корабля современности. Поскольку сладкое все равно запрещено.
Он. Плевать на табу!
Она. Остался тем же мальчиком.
Он. И не забыл. О ревности.
Она. Теперь, на необитаемом острове, она особенно будоражит…
