Что происходит около дома, где взорвался газ, на второй день трагедии
В Ногинске объявили трехдневный траур по погибшим при взрыве газа. Жертвами стали семь человек, среди которых двое несовершеннолетних.
Мы приехали к разрушенному дому на второй день после случившегося. Об обстановке на месте трагедии — в материале «МК».
Фото: Ирина Боброва
— Странное дело, вчера здесь собрались толпы журналистов, чиновники, вокруг нас все носились, обещания нам раздавали… А сегодня уже никого, — мужчина средних лет в олимпийке облокотился на металлические ограждения. — Если на второй день тишина, как бы через неделю про нас вообще не забыли. Или так всегда бывает?
Двор дома, где прогремел взрыв, усыпан битым стеклом, посудой, тряпками и бытовым мусором. Под ногами — кружевная тюль и карниз.
— Гляньте, эта тюль с третьего этажа, ее кусок до сих пор там висит. Значит эпицентр находился там. Единственная квартира, где взрывной волной вынесло все рамы, полностью разнесло кухню и две комнаты, — рассуждают два молодых человека из соседнего дома.
Рядом стоит женщина в возрасте: «Ох, я столько за вчерашний день пережила, сколько за всю жизнь не переживала. Услышала гром, выбежала на улицу, у меня аж сердце прихватило. Я за валидолом или нашатырем обратилась к сотрудникам «скорой», которые здесь дежурили. А они мне такие: «У нас нет». Я обратно домой, легла и лежу. Муж мне потом сказал: ты больше не ходи, не смотри. Сердце прямо разрывается…». «Вы живете в этом доме?». «Нет, я далеко живу, но переживаю».
К подъезду, где прогремел взрыв не подойти. Около соседнего подъезда — суета. Жильцов с раннего утра пропускают в свои квартиры, чтобы те смогли забрать вещи и сфотографировать внешние повреждения своих квартир для отчета. Пропускают строго по прописке. Не больше двух человек за один раз. Каждому выделяют время — 5-10 минут. Народ заранее обдумывает, что лучше вынести.
Фото: Ирина Боброва
Нам сказали самое ценное выносить. А если все ценное? — разводит руками одна из дам. — Вот забрала посуду, она мне по наследству перешла, старинная. Продукты вынесла, картошку, которую сварила, а съесть не успела.
Около подъезда на лавочках сидят три женщины. Свои вещи вынесли в огромный черных мешках для мусора. А унести не могут. Ждут помощи.
— Ой, вон, гляньте. Наш сосед — молодец, додумался мусор вынести из квартиры, — оборачиваются жильцы.
— Ну а как же, провоняет ведь все. Неизвестно, когда мы туда еще попадем, — улыбается находчивый мужчина.
— А мне рук не хватило на мусор. Разрешили только один раз зайти. Так лучше уж вещи вынесу, чем мусор, — присоединяется к разговору девушка.
Спрашиваю про погибших. Народ пожимает плечами: «Толком никого не знали». И добавляют: «Живем здесь давно, больше 10 лет, но с соседями только сейчас, считайте, познакомились».
Двух погибших девушек, тела которых достали из-под завалов последними, тоже никто не знал. Остались лишь скупые воспоминания: «Хорошие, спокойные девочки были. Снимали квартиру здесь пару лет. Подружки. Работали вроде вместе. Одна из Подольска, у нее мама вроде в МЧС служит. Говорят, ее отец в день взрыва здесь долго сидел, но мы к нему не подходили. Вторая девушка так и вовсе из другого города. Больше добавить нечего».
Фото: Ирина Боброва
Про погибших здесь вообще не говорят. Все заняты насущными бытовыми проблемами: интересуются, когда можно вернуться в квартиры, что вынести в первую очередь и какой размер компенсации выплатят.
— У меня весь потолок черный, кухня в саже, вся грязь вылетела из вентиляции, еще обои отошли, кто мне это возместит? — жалуется одна женщина.
— Мой балкон повредился, интересно, починят? — присоединяется вторая.
— А я у себя в тамбуре трещину разглядела, это же все рухнуть может…
— Вы запишите, меня зовут Вьюгов Александр. Я живу на первом этаже. Если электричество отключат, у всех холодильники потекут. Представляете, что с моей квартирой станет. Ее же зальет. Я тогда страшный скандал подниму…
Спрашиваю у Александра, знал ли он погибших.
— Мы всем сочувствуем, — отвечает собеседник и переключается с темы, — У меня друзья в разрушенном подъезде жили, они без документов остались, на дачу уехали. Теперь им придется восстанавливать все…
Фото: Ирина Боброва
Вопрос, когда всем разрешат вернутся обратно, повис в воздухе. «В день взрыва нам сказали: потерпите дня три и вернетесь. А теперь ничего не говорят. Хорошо кормят бесплатно — опубликовали список ресторанов и кафе, где мы можем поесть, предъявив паспорт с пропиской. Но жить-то нам где-то надо».
Известно, что всем предоставили временное жилье в санатории. «Людям оттуда неудобно на работу добираться, детей в школу и садик водить, поэтому, большинство поселились у знакомых. Еще нам обещали оплатить съемное жилье. Но вот размер оплаты не указали. Квартиры в Ногинске стоят 25-30 тысяч рублей, кто же нам столько денег выделит», — поясняют.
Из подъезда выходит хрупкая пожилая женщина под руку с молодой девушкой. Представляется Лидией Ивановной.
— У меня сын погиб в Афганистане, по закону мне уже давно положена отдельная жилплощадь, а я живу в коммуналке. Вот моя соседка, — кивает на девушку рядом. — Она сирота, ей тоже обязаны выделить отдельную квартиру. Но она ютится в комнате вместе со мной. Сейчас надо не упустить момент и попросить у чиновников обратить на нас внимание.
К нам присоединяются жильцы соседних домов: «А наши оконные рамы и балконы за чей счет чинить станут?»
В это время по новостям проходит информация, что эпицентром взрыва могла стать квартира погибшего Александра Соловьева, преподавателя Российского центра подготовки спасателей на базе МЧС в Ногинске.
Фото: Ирина Боброва
— Да, он единственный из всего дома, кто выпивал, — вспоминает одна из соседок. — Пристрастился к этому делу, когда от него жена ушла. Мы посмотрели список погибших, ему всего 58 лет. А выглядел, как старик. В одних и тех же трениках ходил с палочкой. Каждый день бегал в магазин за маленькой бутылочкой коньяка. Вот так раз пять в день мог сходить. Но нам не верится, что из-за него мог обрушится дом.
Молодой парень выдвигает свою версию: «У меня знакомый — газовщик на нашем участке работает. Он рассказывал, что недавно в подъезде пахло газом. Запах шел из пустой квартиры на третьем этаже, где никто не живет. Вскрывать ее не имели право, потому что хозяев нет. Вот вроде там и могло рвануть».
— А меня возмущают владельцы поврежденных машин. Вот они здесь такой шум подняли, просто стыдно за них, — шепчет пенсионерка. — Тут такое горе у людей, а они про свои автомобили волнуются.
— Кстати, мы ведь сейчас помощь собираем на первое время матери и ее двум спасенным дочерям. Они без всего остались, — раздается рядом.
— Похороны погибших когда? — обращаюсь к жильцам.
— Кто же знает… — пожимают плечами.
— Пойдете?
— Вряд ли, — отворачиваются.
Из подъезда выходят сотрудницы, которые производили осмотр квартир. На вопрос: «Как состояние дома?», бросают: «Очень приличное для такого взрыва. Жить можно».
К вечеру жильцы уцелевшего подъезда разошлись. Тогда как зевак около дома прибавилось. Люди снимали разрушенное здание на камеру, бурно обсуждали случившееся, возмущались, выдвигали свои версии трагедии.
— Вы обойдите дом, там место под цветы выделили, посмотрите, — подсказывают мне.
Обхожу. Стихийного мемориала не вижу. Обращаюсь к полицейским: «Говорят, где-то цветы люди кладут в память о погибших». «Вы хотите положить? Так вон цветы», — указывает на бетонный блок, где лежат пара гвоздик, перевязанных черной ленточкой.
За моей спиной к тому времени уже собрались несколько десятков людей.
Во двор въехала машина с табличкой «Ритуал».
